куда-нибудь подальше из города.

Можно даже устроить прощальную гастроль, бенефис, так сказать. А что? Имеет полное право — саквояж вполне увесистый. Сейчас даже можно с пани Марьяной свидание обговорить. Есть надежда, что пан Пашкевич на охоте, сезоны открывает, а, значит, кондитерша без присмотра ревнивца осталась.

Мрозовский вальяжно вошёл в кондитерскую, занял столик у окна и поставил на соседний стул саквояж.

— Доброго дня, пан Эдвард, — пропела пани Марьяна, завидев гостя. — Давно вас не было. Что желаете?

— И вам доброго дня! — ответил Мрозовский. — Мне кофе по-венски и тот вкусный торт, что вам из Австрии привозили. Кусок побольше можно.

— Какой хороший выбор сделал пан, — щебетала пани Марьяна. — А торт называется Захер-торт. Мы его давно сами выпекаем. Одну минутку, пан Эдвард, сейчас всё будет.

Пани Марьяна глянула на Мрозовского и глубоко вздохнула. Да так, что объёмная грудь её приподнялась над декольте и тут же опала. «Морской прибой, не иначе», — подумал Мрозовский, почувствовав томление, и повёл бровью так, чтобы кондитерша приняла это за ответ.

Через несколько минут пани Марьяна подплыла к Мрозовскому, немного задела его бедром, когда ставила на стол кофе и торт.

— Ах, простите, пан Эдвард. Душно так, что голова кружится…

— Только ли от жары у вас кружится голова? — тихо спросил Мрозовский кондитершу, неотрывно глядя ей в глаза. Он взял её за руку и поцеловал кончики пальцев. — Вы прелестны! Можно освежиться бокалом холодного шампанского сегодня вечером…

Кондитершу едва не хватил удар. Она испуганно завертела головой по сторонам: не заметили ли посетители такие нежности в адрес замужней пани. Но из гостей в кондитерской сегодня были только две пожилые пани, занятые беседой, и важный пан, читавший газету. Пани Марьяна ретировалась за прилавок, а через минуту прошла мимо столика и аккуратно уронила записку. «Жду вас в девять часов вечера. М.»

Мрозовский ухмыльнулся — его развеселил испуг кондитерши. Через несколько дней он уедет отсюда вместе с мамой, и теперь ему всё равно, что там прознает пан Пашкевич о шашнях своей жены.

Вечер наступал так стремительно, что Мрозовский едва успел зайти домой, чтобы припрятать деньги и переодеться. Мама ужинала курицей, пани Сима была здесь же и гладила бельё.

— Добрый вечер, пан Мрозовский, — поздоровалась она, привстав.

— Добрый, пани Сима, — кивнул он. — Подайте мне свежую рубашку, я спешу. Мама, как прошёл день?

Он быстро прошёл в свою комнату, не дожидаясь пока мама начнёт спрашивать, кто он такой и где Лёва, разложил под матрасом пачки купюр, а саквояж вполне мог бы сгодиться для шампанского и конфет. Ушёл так же поспешно, поглядывая на часы и на ходу поправляя галстук.

Мрозовский неожиданно понял, что ему сейчас невыносимо скучно. Под ним тяжело дышала и смотрела во все глаза пани Марьяна. От неё по-прежнему пахло ванилью и корицей, даже немного шоколадом, но теперь она не казалась ему загнанным зверем, мечущим молнии глазами цвета спелой вишни. Теперь всё казалось ненужным и скучным фарсом. Мрозовского даже не вдохновлял тот факт, что пан Пашкевич будет очень разгневан, если узнает об этих свиданиях. Гораздо более тревожила предстоящая эксгумация Германова, на которую наконец-то было получено разрешение. Мероприятие планировалось на середину сентября, когда станет более прохладно и труп не завоняет всю округу. Так велел начальник Управы, пожелав лично присутствовать при эксгумации. Потому к прежним беспокойствам добавилось ещё одно: он-то, Мрозовский, отлично знает, что в склепе нет покойника. Покойник совершенно спокойно шастает по Жолкеву и округе, нанимая шмальцовщиков.

Пани Марьяна издала стон и в ту же минуту в голову Мрозовского пришла гениальная мысль: а что, если получить свой навар и от Германова тоже? Мысль пришла вовремя, ибо сразу за нею зачастил дышать сам Мрозовский и стремительно догнал пани Марьяну. А после все мысли у него разлетелись и оставили голову совершенно свободной от желаний.

Через несколько дней Мрозовский отправился во Львов. Аптека «Под венгерской короной» всё так же радовала глаз загадочными рисунками на стёклах и шикарным куполом над входом. Мрозовский вошёл под звон колокольчиков над дверью. Из полумрака аптеки донёсся сухой голос пана Зинткевича:

— Не могу сказать, что я вам рад, пан Мрозовский, но таки скажу. Я очень рад вас видеть в добром здравии и хорошо, что это вы пожаловали, а не какой-нибудь молодчик не умеющий считать злотые. Таки с вами можно иметь дело.

Закончив тираду, Зинткевич вышел из-за прилавка и протянул узкую, сухую ладонь для рукопожатия.

— А как я вам рад, пан Мацей! — сказал Мрозовский, сотрясая руку Зинткевича. — Как здоровье?

— Спасибо, но всё неплохо. Чего и вам желаем.

— А мне бы было значительно лучше, устрой вы мне встречу с одним человеком. Ваши условия — мои деньги.

Зинткевич погрозил пальцем, склонив голову набок, как птица и улыбнулся.

— Ой, пан Эдвард, ну вы шутник! Если мои условия, то и деньги будут тоже мои. Уж вам-то они не останутся.

Они рассмеялись, и со стороны можно было подумать, что это встретились старинные приятели, что сейчас они выпьют пива в ближайшем кнайпе и обсудят общих знакомых и цены на продукты.

Мрозовский вытащил из кармана клочок бумаги, положил его на прилавок и кивнул Зинкевичу. На бумаге виднелись размашистые буквы, сложенные в фамилию.

— Уверен, что вы знаете, где найти этого господина. Временем я особо не располагаю, так что прошу поспешить. Через три дня пришлю посыльного, маленького хлопчика, что возит меня на бричке. Ему передадите всё для меня.

Мрозовский смотрел на аптекаря, выжидая, что тот ответит.

— Мы с вами старые люди, пан Мрозовский, и можем умереть в любой день. Вдруг я не успею получить радости от тех денег, что вы дадите мне потом? — официально начал Зинткевич. — Я окажу вам услугу, но, будьте добры, заплатить сейчас.

За дымчатыми стёклышками глаз аптекаря видно не было, но Мрозовскому показалось, что тот смеется. «Пусть смеётся, — подумал Мрозовский. — Он думает, что я не заплачу? Как бы ни так! Придётся тебе, пан аптекарь, выполнить просьбу. Ничего личного, но дело — прежде всего». Он спокойно достал портмоне и положил перед аптекарем новенькую и довольно крупную купюру.

— Если этого не хватает, то я готов добавить.

— Нет, не нужно. Тарифы для всех одни. Этого вполне достаточно.

Аптекарь явно расстроился, сгрёб с прилавка деньги и сквозь зубы сказал:

— Через три дня присылайте вашего хлопчика. Я всё устрою. Слово Мацея Зинткевича.

Германов нервничал. Говорить Зеленской о предстоящей встрече с Мрозовским нельзя, кто знает, какой козырь окажется у этой паучихи в рукаве. Нет-нет…